Сквозь тяжёлые шторы пробивается единственная полоска света, и пылинки медленно дрейфуют в ней, пока их не сдувает внезапным порывом воздуха. Мэтт хлопает дверью, вваливаясь в темноту комнаты, и лишь на мгновение вечернее солнце запечатлевает кровь на лице и медовые глаза, в которых полнится усталость пополам с тревогой и злостью. Он откидывается спиной на кровать — бездумно, почти ударяясь об изголовье, и медленно выдыхает.

— Блять.

В этом долбанном мире, где больше не существует голубиная почта, новости разносятся с четвёртой космической скоростью, и самое главное — ничто никогда не бывает так, как хочет Мэтт. Уже завтра ему будет тяжело смотреть в глаза Скарлетт, пока где-то позади будут разноситься тихие смешки и, кажется, кто-то позовёт его по имени. Уже завтра вернётся Линнет и смерит его холодным взглядом, прошипев в очередной раз что-то про отсутствие любых признаков мозгов у её дорогого братца. Уже завтра ему придётся улыбаться Сэму — виновато и пытаясь успокоить сердечную мышцу. Как и в каждый чёртов раз.

it's like the mountains and the sea are crashing down on me

Мэтт открывает ящик стола и поднимает одну за другой папки, какие-то бумаги, старые чеки, квитанции, рисунки — всё то, куда в здравом уме ни за что не полезет Линнет. На дне, аккуратно прикрытая всем этим хламом, словно сокровище старого мусорщика, лежит небольшая красно-белая пачка и дешевая зажигалка. Внутри не хватает одной-единственной сигареты — в память о дне, когда Мэтт почти сорвался. Он пристально смотрит в раздумьях, придерживая бумаги чуть трясущейся рукой, затем закусывает губу и с хлопком закрывает ящик.

Рукой нащупывает выключатель в ванной. Свет слепит, и Мэтт жмурится пару секунд, а когда открывает глаза, криво ухмыляется зеркалу напротив, оперевшись руками на раковину. Он определённо видел лучшие времена: рассечена бровь и немного губа, тут немного подбито, там небольшой ушиб, на костяшках запеклась кровь — чужая вперемешку с его собственной. Но Мэтту на это почти плевать — он берёт с полки перекись, в последнее время его неизменную спутницу, и методично обрабатывает свои раны, стараясь все мысли вытеснить собственной мантрой «раз-два-три-четыре--вдох--раз-два-три-четыре--выдох». Получается хреново, если честно.

Впрочем, у него всё получается хреново. На боксёрской груше уже, кажется, почти не осталось живого места — Мэтт всё равно остаётся побитым раз за разом, несмотря на свои тренировки. Он поступает в университет — да, поступает, но оказывается хорошо если в середине рейтингового списка. Не потому что он не старается — он, мать твою, старается! — но всегда происходит что-то. В любви же --

Мэтт закрывает глаза и, прислонясь к холодной плитке стены, медленно сползает вниз. Может быть, это просто с ним что-то не так. Делает всё неправильно, старается недостаточно, как пылинка среди сотен солнц — незаметная, серая, никому не нужная. Мечтает стать солнцем тоже и светить, но которой судьба уготовила другой путь — послужить чужими ошибками, наглядным примером в учебнике — смотрите, дети, и так, как Мэтт, никогда не делайте. Только детям, кажется, всё равно.

Откуда-то сверху доносится музыка, и Мэтт приподнимает голову, отвлекаясь от мыслей. Кажется, «лебединое озеро». Он чуть сильнее сжимает пальцами перекись — будь они прокляты, чёртовы лебеди, — и встаёт, направляясь к входной двери, и попутно накидывает на себя измятую толстовку.

Он спрячется, всего лишь на время, но спрячется от этого мира. Вернётся, но завтра — Мэтт пообещал не сдаваться, хотя порой кажется, что сдаться — единственный выход. В такие дни он приходит на крышу и подолгу смотрит сквозь дома, на людей, копошащихся где-то внизу, и набирается желания жить — ради сестры и друзей. Мэтт не бросит их, пока в нём хоть немного нуждаются. Хотя, признаться, иногда очень хочется сделать один шаг вперёд.

words make no sound
bones hit the ground
and finally i'm free

Мэтт пешком поднимается по лестнице с третьего на двенадцатый: для него привычный уже маршрут, — и толкает последнюю дверь. Вечерний прохладный воздух ударяет в лицо, и огни города мягким светом освещают крышу. Здесь — его собственный маленький мир, отделенный высотой от проблем внешней реальности — почти. Сердце замирает на мгновение и начинает стучать, как бешеное, когда Мэтт различает стоящий у края силуэт.

— От тебя никогда не получалось спрятаться, — Мэтт подходит ближе и вздыхает, проводя рукой по своим волосам, — но я даже этому рад, — продолжением жеста кладёт руку на плечо Сэма, где задерживается на пару секунд. Аккуратное, словно птичье, того и гляди сломаешь, но Мэтт этого никак не допустит, постарается не допустить. Он--

Мэтт всегда рад видеть Сэма, даже в такие минуты, когда эмоции лихорадит, и еле заметное дрожание рук предательски то выдаёт. И ненавидит тоже. Раз за разом он показывает свои слабости — Мэтт на мгновение сжимает пальцы, — когда хотел бы быть опорой ему и всем остальным. Раз за разом чувствует, как теряет возможность дышать, когда встречается с расплавленным золотом в чужом взгляде, и как не может отвести глаз.

Но несмотря на всё, он попытается быть хотя бы хорошим другом.

— Как ты? — вопрос обыденный и банальный — даже здесь Мэтт плох, но с ролью своей — отвести от невысказанных фраз, от ненужных слов о случившемся — справляется. Мэтт надеется, что Сэм ещё ничего не видел. Пожалуйста, пусть он ничего не видел.

И пусть не услышал биение сердца, в пляс пустившегося.

and it was never enough _{save me}
hollow, empty and useless ^{from myself}

Отредактировано Медолап (2021-08-16 22:01:41)