Лебёдушка обещает дать ему время. Весьма опрометчиво, но разве им стоит об этом беспокоиться сейчас? В их молодые луны, когда время - всё их, ничьё больше.
Всегда ли будет так?
Пепельный, местами палевый песок, что так любим Речным племенем, будет утекать с новыми приливами, сквозь гальку рассыпаться на тысячи новых частиц: уже не соберёшь. Им только предстоит узнать в ученичестве, что это такое - время. Например, что подчас его может не хватить, попусту растраченного, не на то; что однажды оно оказывается под властью печали и сожалений, где-то - упущенное, кем-то - украденное.
Бывает, что времени просто больше нет.
Но всё это - потом. А сейчас - белый снег, чужая скрытая пушистым сливочным воротником улыбка, ответная - в самые усы, украдкой, и качнувшийся из стороны в сторону кончик угольного хвоста в знак немого согласия.
Они так молоды. У них много времени.
Такого, какое можно потратить на почти настоящую битву. Скворушка интуитивно напрягает передние лапы, готовый к любому чужому финту, но друг действует как-то иначе: отпрыгивает, перекатится по земле, - Скворушка думает: “быстрый, светло-серенький клубок дыма”, - и оказывается в сугробе в лисьем хвосте от его незащищённой спины. Ловко разбрасывает лапами крупные хлопья, и смех смешивается с северным ветром, что вьёт невидимые путы над их головами, будит безлистные макушки деревьев.
Скворушка вжимает голову в плечи, но ненадолго: следом идёт контратака, а потом новая, и вот он уже сам смеётся, ласково и по-детски искренне. Прыгает из стороны в сторону, пытаясь от чужих снарядов увернутся, да только куда ему, пускай юркому, но против Лебёдушки.
Чужое победоносное выражение глаз щекочущим рокотом отзывается в собственной груди.
- Ты весь взъерошенный теперь, - с коротким смешком оценивает вздыбленную от снега шерсть; проводит языком по чужой грудке, приглаживая с просящимся наружу новым смехом, - Не лебедь, а воробей.
Ловит дрогнувший в глазах напротив огонёк, и оборачивается, ведомый уже не этим, но голосом, с которым к нему обращается Лебёдушка. Медленно припадает к земле, замерев, круглыми осколками янтарного золота очерчивает силуэт тёмной, серо-угольной совы: видимо, совсем запуталась во времени суток. Раскрыв крылья, переминается с когтистой лапы на другую, снег ворошит. На котят, впрочем, не смотрит.
Скорее всего, к лучшему.
- Глянь, хвостик какой, - склонив на бок голову, шепчет почти в чужую щёку.
На секунду замолкает.
- Со спины на Рой Метеоров похожа, - прыскает кротко со смеха, с дрожащем в груди урчанием теперь не в силах разглядеть в силуэте лесной птицы иное.
На предложение Лебёдушки отвечает согласием: с обеих сторон огибая незваную гостью, подкрадываются ближе и ближе, слишком смелые и неопытные для того, чтобы опасаться: с совами шутки плохи. Но, возможно, на то воля звёзд, что гостья, на Грозовых котят так и не взглянув, вновь отправляется в путь, парой взмахов крыльев поднявшись в воздух и улетая прочь.
- Ну, - Скворушка с досадой провожает её, но быстро переключается, теперь с интересом обращаясь взором к притоптанному, взрыхлённому ею снегу у куста снежноягодника. Чёрно-белый напрягает задние лапы, играет на охотничий манер лопатками и совершает к месту прыжок.
- Ай! - рвано мяукает, отзывается звонкой нотой обиды; отшатывается в сторону, да почти врезается в Лебёдушку. Поджимает переднюю лапу почти к самой груди.
Когда Скворушка был маленький, они с Лебёдушкой пытались выбраться из детской сквозь незначительную брешь в стене палатки. Тогда он нахватал мелких колючек на спину, совсем чуть-чуть - в лапы. Но это было не больно.
То, как ныла резким пульсирующим ядом подушечка лапы сейчас - очень.
Что ж, они ведь, кажется, всё равно искали ежей.
