Что ты видишь? Лунный неслышный свет и глухая ночь за спиной. Север вьюжен, серебрян — суровый крест, никому он не по зубам. Здесь легенды знойные не пройдут, здесь сказы другие: о том, как весна никогда не вступит в свои права, как замёрзнут реки во льдах, как подбирающийся мороз заснежит кровь по венам, как звёзды умолкнут и будто бы потускнеют. Если мерить в тайнах — сто тысяч бед.
     У Полыни вместо сердца раскинулся тёмный лес; его тени кричат, пляшут корявыми изгибами — только она их не хочет слушать, но бездна неизменно становится ближе. Раз за разом она окунается в лабиринты памяти и возвращается в луны прошедшие, болезненно ворочаясь в тёмном пустом пространстве. Что её держит? Сбежала бы с последними лучами солнца, имея все шансы найти лучшую землю, но каждый день остаётся здесь, позволяя горечи прорастать в зрачках.
     Снова война, снова кто-то следит за ней неусыпным оком, и сон липнет на веки, и жужжит мигрень. Полынь пропалывает разум и выкорчёвывает корень из бессвязных мыслей, и плоть снова плавится, растекаясь металлом по жилам.
            это душит,
                  преследует изнутри.
                         но нужно терпеть.
     С Дивным Астероидом Полыни суждено разделить лишь могилу. Шаг — тяжёлый, неспешный; груз ответственности_ошибок на плечах — тяжелее в сто тысяч раз. Полынь мотнёт головою, сощурится от резкого порыва ветра, и вновь задастся вопросом: а стоит ли оно того? Осень уже грянула несчастьем. Ни беспечности, ни надежды. Усмехнись и шли то к Звездоцапу, ибо в тебе мятежность и сталь живут вместе с небом, дитя. Так бывает: трещит всё буйным, диким зверем, но ты не смотри внутрь себя. У тебя там — рассадник тьмы, у кого-то — того хуже, — безумие. Глотай холодный воздух и иди вперёд по заросшей тропке, пока та не поросла косматым и грязным мхом.
     Тишина болью застревает в затылке, и корабли в душевной гавани идут ко дну. Полынь перебирает все слова, выплёвывает их себе под лапы, потому что они бесполезны, и расплетает себя по нитке. Их судьбы — линиями да нитями, по спирали и по касательной. Полыни снятся кошмары о том дне, в них разная нечисть хватает и тащит под землю. Восходит прямиком из ада, плывёт ей навстречу, хохочет злорадно и скалит клыкастый рот. Что-то извне с глазами бездонными дышит смрадом и тянет ветвистые лапы к душонке; что-то извне к утру приобретает очертание сами-знаете-кого.
     Чужой запах врезается в голову, пробуждая дикое желание сбежать, но Полынь поставила собственную жизненность на кон и уже перешла рубикон; вот здесь её рубеж. Без тени сомнения и страха войдёт в воду, словно всю жизнь в ней провела, погрузится в неё по грудь и почувствует по собой илисто-склизкое дно (однажды она будет погребена на нём). Выйдет на не_сухую землю, отряхнётся от лишней влаги, сверкая яркими пятнами меди на чёрной шерсти, и выпрямится во весь свой высокий рост, шагая на прямых лапах к белому силуэту.
     — Спасибо, что пришёл, — твёрдая вежливость, и Полынь опускается возле него на землю, устремляя взгляд аккурат в ту же сторону, куда смотрит речной. Снова и снова теряться во времени и возвращаться назад — больно, смешно и странно. Предков здесь нет, а Озеро превратилось в Болото, поглотив всю святость этого места. — и нет, я не могла лично просить тебя о встрече. Надеюсь, ты это поймёшь, — предполагая, что этот вопрос имел бы место быть, Полынь сразу дала на него ответ, тем самым ставя точку в этом ответвлении разговора.
     А теперь — самое сложное. Мгновения превращаются в секунды, секунды — в минуты, и хочется знать лишь то, чем всё это закончится, и что будет после. Но для начала нужно перестать брести наугад в своей черепушке и отбросить ползущую по сердцу спрутом тревогу. Сложно, но не невозможно.
     — То, что случилось с Волноходом — чудовищно. Я сожалею об этом, искренне сожалею, и знаю, что подобный поступок не заслуживает прощения, потому я его и не прошу — не имею права. Но я прошу выслушать меня, — ни страха, ни тревоги; одно только сожаление и раскаяние, спрятанное под ледяным взглядом драгоценного янтаря, что глядит в холодную голубизну глаз напротив. — Дивный Астероид уже не тот, каким был раньше. После смерти Нарцисса его разум затуманился, и он не ведает, что творит, но он по-прежнему является опасным и сильным воином, но — что важнее, — он также остаётся нашим предводителем. Идти против его воли — самоубийство, — посмотрит прямо перед собой, останавливая взгляд на мерцающей воде, и добавит: — тем не менее, я здесь, и я готова ответить на любые твои вопросы в силу моих возможностей, если это докажет моё желание прийти если не к перемирию, то к пониманию. Наши племена достаточно пережили, и каждый его кот имеет право на мирную жизнь и равновесие, ты так не считаешь?
     Их встреча — была вопросом времени, и теперь, когда она состоялась, Полынь сделает всё от неё зависящее, чтобы расставить точки над и.

Подпись автора

ПО ВОЛЕ ФРЕЙИ, ГИБКОЙ СЛОВНО СТАЛЬ, У КАЖДОЙ В СРОК ВРАСТАЕТ ТОНКИЙ СТАН
В ТУГУЮ СПИНУ, ЧТОБЫ ПОВЕСТИ, КОГДА НА ПОЛЕ ШУМ ЖЕЛЕЗНЫЙ СТИХ.

Эти чувства однажды переболят, или всё, что останется — только горечь? В её вселенной, поражённой проказой, разве может быть вес у чужой души? Цикл запущен. А, значит, пришёл её черёд стерпеть всё, не издав при этом ни звука. Полынь готова вдыхать этот смрад и идти вперёд, наглотавшись дыма, надевая щит от любого стороннего взгляда.
     Скользкие нити чувств обернулись клубком змеиным; недопетая песня осела холодным пеплом на длинную шерсть. Отныне, коль Полынь прикоснётся — всякий станет сырой глиной, а коли глянет недобро — любой ослепнет. Древняя роща, раскинувшаяся внутри — темница ей и светлица. Она слушает шёпот ветра, смех безответной водицы, отзвуки вселенской речи, скользящие дальним эхом, и сбрасывает кожу — страха не будет больше. Мысли розгами стегают — терпит, не трогает.
     Она видела отца всяким: жестоким, решительным, порою понимающим, а теперь и больным не столько телом, сколько рассудком, и пришла к выводу: ей подле него не хорошо. Ей здесь не место. А отец — дикий и чужой. Полынь превращается в мятежника, все запреты нагло обходит, покинув его, и бежит от его пристального взгляда по сухим листьям и пожухлой траве, увязнув в иле. Осталось только захлебнуться в море деревьев.
     Полынь помнит, как погибали её соплеменники — видела собственными очами, в коих отныне и навек отпечаталась каждая смерть. Помнит, как родной брат лишился жизненности, гонимый собственной гордыней и желанием большего. Помнит всё от начала и до конца, на своей же шкуре храня такое множество шрамов-печатей, что ни в жизнь не перечесть. А теперь-то что? Сиди и жди, словно услуживая дворняга, дожидаясь конца.
     — Пусть Дивный Астероид и стар, но то, что он сумел сохранить власть все эти луны, лишний раз доказывает силу его воли. Я знаю о чём говорю, — она в этом существует (уже даже не живёт). Янтарные глаза сверкнут в темноте хладнокровной твёрдостью, а голос останется всё таким же ровным и монотонным. — поэтому всё, что я могу сейчас — ждать. Ты можешь быть не согласен, но это лучший вариант из возможных.
     Солнечное Созвездие молод. Молод достаточно, чтобы не видеть корень сути некоторых вещей, но отнюдь не глуп. За свою жизнь он успел познать несовершенство мира (Полынь видит это, глядя на него), но ещё многое ему предстоит узреть да пережить. Они похожи достаточно, чтобы понимать мысли-слова-взгляды друг друга, но всё ещё слишком разные; Полыни, в отличии от Солнечного Созвездия, давно не впервой протыкаться костьми насквозь и выблевывать их в дуэте с кровавой кашей. Жить без надежды на милость, смотреть, как сменяется гнев на гнев, и чувствовать, как кровоточит устало прогнившая сердцевина (и поди разбери — собственная, али чужая). Раз за разом отрезать от памяти карты дождливых бурь и через реки бросаться, чтобы отсечь судьбу, и молиться лишь затем, чтобы все они пересохли.
     — Я не провидица, чтобы знать о будущем, и чтобы о нём говорить — какой толк пытаться подчинить то, что является столь изменчивым? — поведёт плечами — знает, что чем больше планов и веры в благодать, тем громче они потом бьются об остроконечные пики суровой реальности. — но точно знаю, что всё это не будет длиться вечно, и когда время Дивного Астероида придёт — я буду готова, и сделаю то, что должна, чтобы восстановить утраченное.
     Когда вечно бежишь в поиске чего-то, стараясь ухватиться когтями за фантомные хвосты, в итоге понимаешь: пока мечешься в тоске и поисках, всё, что действительно было тебе нужно, находится прямо за плечом.
     — Жизнь не даёт нам то, о чём мы просим, Солнечное Созвездие. Она даёт нам то, что мы заслуживаем, а уж как это использовать и во что превратить — зависит от нас. Так что да, всё, чего я хочу — мира, а уж каким путём он придёт — дело второе. Впрочем, едва ли его можно достичь прямо противоположными поступками, но на то и существует Закон вкупе с собственным восприятием, не находишь? — он по-прежнему окутан дымкой изо льда; Полынь всё также заперта в собственном храме из одиночества и холода. Смотрит в чужие глаза, дышит ровно, и лишь грудная клетка то вздымается, то опадает ритмично, выдавая в ней не статую, но кого-то живого. — могу сказать только одно: я не такая, как Дивный Астероид, и уже поплатилась за это сполна, — горечью. Ненавистью. Одиночеством. Смертью.
     Но что уж тут поделать? Да будет так, ибо реквием чувства спеты, и остаётся застыть во мгле и времени покориться.
     Полынь и без того прыгала выше собственной головы каждую минуту, свою же шею не переломавши. Сжимала зубы, что было мочи, да когтями землю взрывала, упрямо следуя за тусклым светом спасительного маяка. Одни лишь предки знают, через какой огонь ей пришлось пройти, став отныне неопалимой, и что ещё ждёт её впереди (о, знала бы она сама) — любой другой бы на её месте давно сломался и сгнил. Но как в ней болит воздух — она ни на что не сменит эту боль, ибо та давно стала её неотъемлемой частью.
     Ей нечего доказывать Солнечному Созвездию, не в чем убеждать и не о чем просить: всё, чего Полынь хотела — донести одну простую мысль, свою мысль, ибо грехов прошлого не искупить, а над будущим никто не властен — из живых уж точно.
     — Если бы я могла сделать больше — я бы сделала. Но если бы я не хотела всё прояснить — меня бы тут не было, верно ведь? — поднимет взор к устланному звёздами небу, вслушается в шёпот ветра и шорох опавшей листвы, и, услышав во всём этом слова, чуть более тихим голосом добавит: — мы все делаем выбор, и все живём с его последствиями. Но есть вещи, которые были и будут нам неподвластны. Прошлое — одно из них, — тоска, коей Полынь была пронизана, так и не сорвётся с кончика языка, оставаясь там, где ей самое место: внутри. — ничто не вернёт Волнохода, но не кажется ли тебе более разумным думать о тех, кто ещё жив, чем цепляться за чью-то гибель и позволять ей отбрасывать тень на их судьбы? Моё племя и есть моё будущее. Уверена, как и твоё. И его судьба, к счастью, является тем, на что мы можем повлиять. И для племени Ветра я сделаю всё, и не приму иного исхода, кроме целостности и стабильности.
     Единственное, что вечно — смерть. И ты либо принимаешь это, либо нет. В последнем случае ничем хорошим это не кончится. Полынь понимает прекрасно, что коты всегда погибали, и будут погибать и дальше — таков закон, такова природа, такова жизнь, — но теперь в её силах сделать всё возможное, чтобы их жертвы не были напрасны, и чтобы их не было столь много, что все они идут одной сплошной чёрной полосой, сливаясь в единую и затяжную панихиду.

Отредактировано Полынь (2021-04-22 17:26:29)

Подпись автора

ПО ВОЛЕ ФРЕЙИ, ГИБКОЙ СЛОВНО СТАЛЬ, У КАЖДОЙ В СРОК ВРАСТАЕТ ТОНКИЙ СТАН
В ТУГУЮ СПИНУ, ЧТОБЫ ПОВЕСТИ, КОГДА НА ПОЛЕ ШУМ ЖЕЛЕЗНЫЙ СТИХ.

— Не только возраст играет свою роль, но и то, что происходит с тобой за луны, так что прости мне мою витиеватость, — больше формальность, нежели искреннее извинение, расставляющая всё по своим местам.
     Полынь — белое бельмо на глазу. Не особенная, но будто бы нездешняя — из материи соткана звёздной, объятая всеми ветрами мира и покрытая позолотой солнечных лучей, что год за годом выжигают траву в полях. Снаружи — древними предками целованная шерсть, внутри — другая вселенная. Её сложно понять даже при большом желании: то ли с рождения так сильно выбивается из общего фона, то ли самолично надела на себя эту суть точно рясу, и теперь уже не знает, каково это, быть такой же, как все. Но белоснежный предводитель верно уловил смысл сказанных ею слов, и Полынь одобрительно кивает.
     — Противоречиво, но да. Ради будущего племени придётся вернуться к его истокам, — разорвать заветы в клочья, сбросить оковы и отмотать жизненность на много-много лун назад. В те времена, когда всё было просто и понятно; когда всё просто было. — как ни крути, но всё циклично, — Полынь чувствует возле себя напряжение, но беззлобное — нетерпение. Ему не нравятся отдалённые ответы, она не может говорить прямо; оба говорят слишком много для себя. Странное ощущение.
     Ещё страннее становится, когда он делает шаг навстречу, сокращая меж ними расстояние. Но Полынь не отшатывается, не съёживается — замирает неподвижно в принятой раннее позе, с выраженной твёрдостью встречая пристальный взгляд Солнечного Созвездия. СЕЙЧАС-СЕЙЧАС-СЕЙЧАС. Слово въедается в подкорку, бьётся о черепную коробку и рикошетом отскакивает куда в межреберье. Пробирается в самые дальние уголки, бесцеремонно вспарывает и прорастает диким вереском. Ответственность и время сдавливают голову, падают на плечи и заставляют пластом лечь на землю — Полынь даже не выдохнет. Напряжёт мышцы всего тела и медленно моргнёт, источая спокойную уверенность.
     — Выбор в любом случае за тобой, но я надеюсь, что нашим племенам нечего будет делить, и нечего делить сейчас, — кроме, разумеется, чужих жизненностей — размен? — я, в свою очередь, приложу больше, чем все усилия, чтобы племя Ветра вновь стало частью леса и одним из Четырёх, — и Полынь не лукавила.
     С этого момента она будет работать в пять раз усердней, стирать лапы в кровь и прыгать ещё выше, макушкой касаясь солнца, но не сдастся. Обещает (клянётся) приложить все усилия и добиться желаемого результата. А пока она поднимает голову к звёздам, игнорируя близко стоящего предводителя, выпустит воздух протяжно и сильнее обовьёт лапы пышным хвостом.
     — Я ценю то, что твоя вера в моё племя не исчерпана до конца, — опустит голову и скользнёт внимательным взглядом по всему силуэту Солнечного Созвездия, уже не изучая (всё, что хотела, и без того увидела_узнала). Его слова кольнут где-то очень далеко, но уколом не болезненным, а скорее забавным: то, что в учении Полынь не нуждалась, было и без того понятно, и едва ли собственная гордость позволила бы ей принять наставления от кого-то молодого и несведущего в происходящем в её племени, но собеседник бесспорно заслуживал уважения, потому Полынь и промолчала. Порой лучшим ответом будет молчание. — думаю, я и без того отняла у тебя достаточно времени, поэтому не смею больше задерживать, — однако всё ещё останется сидеть на месте, словно не желая уходить так скоро от места, в котором может, наконец, почувствовать себя более свободной; почувствовать себя так, как и должен любой ветряк. — и ещё раз спасибо, что не отказал во встрече. Остальная часть зависит уже от меня.
     Привитая с детства ответственность прозвонила в колокол, оповещая о новом сходе лавины в самое ближайшее время, и Полынь была готова либо подчинить её, либо оказаться погребённой под толстым слоем снега.

Подпись автора

ПО ВОЛЕ ФРЕЙИ, ГИБКОЙ СЛОВНО СТАЛЬ, У КАЖДОЙ В СРОК ВРАСТАЕТ ТОНКИЙ СТАН
В ТУГУЮ СПИНУ, ЧТОБЫ ПОВЕСТИ, КОГДА НА ПОЛЕ ШУМ ЖЕЛЕЗНЫЙ СТИХ.